– У меня есть кинжал, – негромко сказал Казбек, доставая свой большой кинжал.

– Да, – сказал Сулейман, – но я оставил свой кинжал внизу.

– Здесь нельзя стрелять, – показал на камни Казбек.

– У меня нет другого оружия, кроме винтовки, – пояснил Сулейман.

Минутное молчание. Казбек протянул кинжал своему кровнику.

– Возьми, – сурово предложил он, – бей первым.

Сулейман посмотрел на протянутый кинжал. Отказаться было нельзя, это было бы проявлением трусости, но воспользоваться благородством врага значило унизить себя. Он взял кинжал и, размахнувшись, легко полоснул по руке Казбека. И затем протянул кинжал обратно.

– Теперь твоя очередь.

Казбек был не менее благороден, чем его кровник. И он тоже знал, что отказываться нельзя, а превзойти врага в благородстве значит одержать над ним самую большую победу. Он взял кинжал и, также широко размахнувшись, легко полоснул по левой руке Сулеймана. И снова протянул оружие.

– Теперь твоя очередь, – негромко сказал он.

Легенда гласит, что каждый из них нанес двадцать ударов друг другу. Каждый последующий был чуть сильнее предыдущего. Но ни один из них не хотел уступать в благородстве своему врагу. Так продолжалось до вечера, когда оба, обессиленные, упали на тропинку, обливаясь кровью.

Они строго следовали обычаям, передавая кинжал друг другу. Ни один из них не посмел нанести больше одного удара своему врагу. Ни один из них не посмел сделать смертельный удар. Каждый предоставлял право выбора другому. Говорят, что их нашли через несколько дней. Оба кровника лежали на горной тропинке, мертвые от потери крови. И кинжал лежал между ними.

Глава двадцать девятая

Стольников все-таки настоял на своем. И поехал вместе с Цаповым в больницу, где произошло убийство Исмаила. Джафар поехал за ними, решив, что тоже должен взглянуть на место гибели своего хозяина. Они подъехали к больнице, которая была уже оцеплена. Но Цапова и его спутника пропустили без особых возражений, а Джафару, ехавшему за ними, пришлось долго объяснять, что он родственник погибшего.

Повсюду стоял запах гари, сладковатый запах сожженного человеческого тела, пыль и обычная суматоха, которая бывает в таких случаях. Работали машины пожарников, куда-то спешили врачи. Цапов и Стольников поднялись на третий этаж, где находилось реанимационное отделение. Там стояли бледные сотрудники милиции и боевики, охранявшие палату. Некоторые были легко ранены, двоих, которым досталось посильнее, уже отвели в другое отделение. Но, по странному стечению обстоятельств или по тонкому расчету нападавших, от взрыва гранаты погиб только тот, кому она предназначалась. С этой точки зрения выстрел был выполнен не просто профессионально, но и со стопроцентным результатом.

Стольников, морщась от боли и прихрамывая, шел к палате, глядя на разрушения. Он ничего не сказал своим людям, только посмотрел на них. Одного раненого увезли, остальные были здесь. Среди них и те двое, которые должны были сидеть в машине перед окнами больницы. Они стояли, опустив головы, и понуро молчали.

– Как это случилось? – подошел к ним Стольников.

– Мы отъехали на минуту, – честно признался один из боевиков, – поехали купить воды. И они появились как раз в этот момент.

– Ясно, – Стольников и без того понимал, что стреляли профессионалы. Если бы его люди даже и не отъехали, все равно ничего бы не изменилось. Просто нападавшие сделали бы два выстрела. Сначала в автомобиль, а потом в окно палаты. И жертв было бы больше.

– Против лома нет приема, – пробормотал Стольников.

– Что? – не понял Цапов.

– Против лома нет приема, – повторил Стольников забытую подростковую присказку и добавил: – Есть прием – такой же лом.

– Ты что говоришь? – не понимал подполковник.

– Такой же лом, – мрачно повторил Стольников.

Цапов пожал плечами, подходя к своим людям. Пожарники уже закончили свою работу. Рядом с Цаповым остановился местный начальник управления милиции. Полковник, которому по возрасту, очевидно, скоро предстояло идти на пенсию. Он ходил по больнице молча, ни к чему не прикасаясь и ничего не трогая. Полковник понимал, что столь громкое покушение станет широко известно и его и без того предпенсионный стаж резко сократится. Поэтому-то он и был флегматичен и предпочитал ни во что не вмешиваться.

– Уже установили, из какой машины стреляли? – спросил Цапов.

– Наши оперативники работают на улице, – сказал полковник. – Пока результатов нет. Хотя номер машины нам все равно ничего не даст. Он ведь мог быть поддельным, а машина просто краденой.

– Но, может, стрелявших кто-нибудь видел? – настаивал Цапов.

– Кто его знает, – отмахнулся полковник, – наверно, видели.

– Вы поразительно спокойны, – удивился Цапов.

– А зачем волноваться? – спросил полковник. – Ни к чему все это, подполковник. Они убивают друг друга. Ну и пусть убивают. Нечего чеченцам здесь у нас делать. Пусть возвращаются в свои горы. И все будет в порядке.

– Значит, если они вернутся в горы, все будет нормально? – желчно спросил Цапов.

– Я так не говорил, – спокойно возразил полковник, – просто чем меньше их будет в нашем городе, тем лучше. А покойный был бандитом, и вы это знаете. Значит, получил по заслугам. Чего нам с вами его жалеть.

– Полковник, – покачал головой Цапов, – теперь я понимаю, почему идут жалобы именно на ваше управление. Вам никто не говорил, что так нельзя судить о целом народе?

– А как я должен о них судить? – разозлился полковник. – Торгуют наркотиками, убивают, грабят... Почему я должен быть другого мнения? И вообще, давно пора всех кавказцев выселить отсюда. Пусть едут к себе и убивают друг друга.

– У вас есть винтовка? – спросил вдруг Цапов. – Или кинжал?

– Какая винтовка, – не понял полковник, решив, что его собеседник просто издевается, – при чем тут кинжал?

– Я хочу уехать в горы, – ответил Цапов, – во мне есть осетинская, ингушская и русская кровь. Так куда мне, по-вашему, лучше уехать, полковник? Во Владикавказ или в Назрань? Я ведь родом оттуда.

– При чем тут вы? – отмахнулся полковник.

– При том, – жестко сказал Цапов, – бандит, он и есть бандит. А судить весь народ вам никто права не давал. Я думаю, мы еще вернемся к этому разговору.

В дальнем конце коридора послышался шум. Сюда приближались сразу несколько человек. Это Адалят Махмудбеков, узнавший о гибели старшего брата, едва оказавшись на свободе, вместе со своими охранниками бросился в больницу. Теперь он шел по коридору бледный от гнева и волнения, никого не замечая вокруг.

Около разрушенной палаты его попытался остановить какой-то капитан.

– Сюда нельзя, – сказал он, но Адалят, толкнув его в грудь, прошел мимо.

Он вошел в палату и долго стоял там один. Ноздри его раздувались от гнева. Когда он вышел, то первым, кого увидел, был Стольников, сидевший на стуле. Адалят не обратил внимания даже на его перевязанную руку и плечо.

– Отдыхаешь? – издевательски спросил он. – Сделал свою работу и отдыхаешь. Это так твои люди охраняли Исмаила? Сначала склад отобрали, потом на дачу напали и теперь сюда пришли. А ты все время где-то гуляешь? Вот так ты работал, – показал он короткой рукой в сторону сгоревшей палаты.

Стольников не мог даже подняться. Сильно кружилась голова, в ушах стоял звон. Ему не хотелось даже оправдываться.

– Молчишь, – распаляя сам себя, крикнул Адалят, – я тебе скажу, кто ты такой. Ты неудачник, Стольников. Ты ничего не смог сделать в милиции, тебя даже посадили в тюрьму. И ничего не смог сделать здесь, в больнице. Кому ты такой нужен?

Стольников по-прежнему молчал, не оправдываясь, и это еще больше бесило его собеседника.

– Тебя ранили, да? – издевательски спросил он. – Где ты был сегодня утром? Когда тебя ранить успели? Или ты нарочно повязку надел, чтобы все думали, какой ты герой. Может, ты в палате был, когда там взрыв случился?

Видя, что объект его издевательств молчит и более того – даже не поднимается со стула в его присутствии, он повернулся к своим людям.